— Мистер Шарптон?

— Да?

— Электронная почта доступна не только адресату. Любой, кто сечет в компьютерах, может сунуть в нее нос.

— В твоем письме есть указание получателю стереть его из всех папок, не так ли?

— Да, но я не могу гарантировать на все сто процентов, что он сотрет. Или она.

— Даже если они не сотрут, с теми, кто случайно прочитает письмо, ничего не случится. Я прав? Потому что письмо… персонифицировано.

— Ну, у кого-то может разболеться голова, но не более того.

— А само письмо выглядит, как галиматья.

— Или шифр.

Он рассмеялся.

— Так предоставим им возможность разгадать его, Динки, а? Предоставим им такую возможность!

Я вздохнул.

— Пожалуй.

— Давай обсудим кое-что более важное, Динк… как тебе все это?

— Просто замечательно.

— Хорошо. Не подвергай сомнению чудеса, Динк. Никогда не подвергай сомнению чудеса.

И он положил трубку.

17

Иногда мне приходилось посылать настоящие письма: распечатывать материалы, почерпнутые в «БЛОКНОТЕ ДИНКИ», засовывать лист в конверт, наклеивать марку и отправлять кому-то куда-то. Профессору Энн Тевиш, Университет Нью-Мексико в Лас-Крусесе. Мистеру Эндрю Неффу, который получал свою корреспонденцию через «Нью-Йорк пост», г. Нью-Йорк. Билли Унгеру, в Стовингтон, штат Вермонт. Письма, они приближали к адресату в сравнении с телефонными номерами. Словно в прицеле Нордена на мгновение возникали лица. Я несу чушь, не так ли? Ты на высоте двадцать пять тысяч футов, никаких лиц там не должно быть и в помине, но иногда одно показывается, на секунду-другую.

Я удивлялся, как университетский профессор может обходиться без модема (или тот парень, который получал корреспонденцию через нью-йоркскую газету), но особо эти мысли меня не занимали. Само собой. Мы живем в современном мире, но, в конце концов, письма не обязательно отправлять исключительно через компьютер. Обычная почта по-прежнему существует. А информацию, которая мне действительно требовалась, я всегда мог почерпнуть из банка данных. Унгер, вот ездил на «тандерберде» выпуска 1957 года. А у Энн Тевиш был любимый человек, может, муж, может, сын, может, отец, по имени Саймон.

Но Тевиш и Унгер являлись исключениями, подтверждающими правило. Большинство людей, которым я отправлял письма, как и тот парень в Колумбусе, пользовались техникой двадцать первого века. «ОТПРАВЛЯЮ ПОЧТУ ДИНКИ», «ПОЧТА ДИНКИ ОТПРАВЛЕНА», очень хорошо, а-ля-у-лю, я вас люблю.

Я мог бы продолжать в том же духе долго, может, всю жизнь, просматривал бы информацию, накопленную в банке данных (никакого плана мне не задавали, не называли списка городов и конкретных целей, я действовал по собственной инициативе… если только все это дерьмо тоже не заложили в мое подсознание, не скопировали на твердый диск), днем ходил в кино, наслаждался отсутствием голоса матери в моем маленьком доме, размышлял о том, что ждет меня на следующей ступени лестницы, о которой говорил мистер Шарпман, да только однажды утром проснулся с торчащим членом. Поработал с часок, бродил по Австралии, но мой член требовал внимания, не давал сосредоточиться. Я выключил компьютер и пошел в «Ньюс плюс», чтобы подобрать журнальчик с симпатичными крошками в прозрачном нижнем белье или наряде Евы.

В дверях столкнулся с мужчиной, который читал «Колумбус диспеч». Сам я никогда не брал в руки эту газету. Зачем? Одно и тоже дерьмо изо дня в день, диктаторы глумятся над людьми, которые слабее их, спортсмены бьются, как львы, играя, в соккер, футбол, хоккей, баскетбол, политики целуют детей и задницы. Другими словами, в основном, пишут про о шкиперах браннигэнах всего мира. Я бы не увидел эту статью, если бы, войдя, случайно взглянул на газетный лоток, потому что поместили ее на нижней половине первой полосы, под сгибом. Но этот гребаный идиот выходил из «Ньюс плюс», раскрыв газету, уткнувшись в нее носом.

В нижнем правом углу я увидел фотоснимок седовласого мужчины, который курил трубку и улыбался. По виду, добродушный парень, возможно, ирландец, глаза, окруженные морщинками, кустистые седые брови. И заголовок над фото, не очень большой, но прочитать можно: «САМОУБИЙСТВО НЕФФА ОСТАЕТСЯ ЗАГАДКОЙ, ПЕЧАЛИТ КОЛЛЕГ».

На секунду-другую я подумал, что могу в этот день и обойтись без «Ньюс плюс», желание смотреть на крошек в нижнем белье пропало, захотелось вернуться домой и поспать. Если бы я вошел, то, скорее всего, купил бы этот номер «Диспеч», ничего не смог бы с собой поделать, а я не знал, хотелось ли мне читать об этом добродушном ирландце, которого я… да нет же, я тут совершенно не причем, не сомневайтесь, я попытался себя в этом уверить. Нефф — достаточно распространенная фамилия, всего четыре буквы, это тебе не Шиттендокус или Хоуркейк, Неффов, должно быть, тысячи, если брать всю страну. Этот не мог быть тем Неффом, которому я отправил письмо, который любил слушать Френка Синатру.

В любом случае, следовало уйти и заглянуть в «Ньюс плюс» дням позже. В завтрашней газете фотоснимка этого парня с трубкой не было. Завтра в нижнем правом углу первой полосы поместили бы фотоснимок кого-то другого. Люди постоянно умирают, так? Люди, которые не суперзвезды и все такое, конечно, известные, но не очень, поскольку их фотографию размечают в правом нижнем углу. И иногда друзей и близких удивляет их смерть, как многих в Харкервиле удивила смерти Шкипера Браннигэна: алкоголя в крови нет, ночь ясная, дорога сухая, суицидальные тенденции отсутствовали.

Мир полон таких загадок, правда, иной раз их лучше и не разрешать. Иногда правильные ответы, вы понимаете, не такие уж предельные. Но силой воли я никогда не отличался. Не могу отказаться от шоколада, хотя и знаю, что он — первый враг моей коже, и в тот день не смог уйти от «Колумбус диспеч». Вошел в «Ньюс плюс» и купил.

Я направился к дому, а потом мне в голову пришла странная мысль. О том, что мне не хочется, чтобы газета с фотоснимком Эндрю Неффа лежала в моем мусоре. Сборщики мусора приезжали на автомобиле, принадлежащим муниципалитету, конечно же, не имели, не могли иметь, ничего общего с «ТрэнКорп», но…

Мы с Пагом, когда были маленькими, как-то летом смотрели одно шоу. Оно называлось «Золотые годы». Вы, скорее всего, его не помните. Так вот, один парень там частенько говорил: «Абсолютная паранойя — абсолютная осторожность». Такой у него был девиз. И я с ним полностью согласен.

В общем, я пошел не домой, а в парк. Сел на скамью и прочитал статью, а потом бросил газету в урну. Бросил с неохотой, но, с другой стороны, если мне кажется, что мистер Шарптон приставил ко мне человека, который просматривает все, что я выбрасываю, получается, что я давно уже ку-ку.

Сомнений в том, что шестидесятидвухлетний Эндрю Нефф, обозреватель «Пост» с 1970 года, покончил с собой, не было. Он выпил пригоршню таблеток, которых вполне хватило бы, чтобы отправить его в мир иной, лег в ванну, надел на голову пластиковый мешок, а напоследок перерезал себе вены. И при этом обходил психоаналитиков за милю.

Предсмертной записки он не оставил, вскрытие не показало признаков смертельного заболевания. Коллеги отвергли идею болезни Альцгеймера или раннего старческого маразма. «Я не знаю другого столь умного человека, и он оставался таким до последнего дня, — заявил корреспонденту некий Пит Хэмилл. — Если б он играл в „Риск“, то постоянно выходил бы победителем. Я понятия не имею, почему Энди это сделал». Потом Хэмилл упомянул о том, что Нефф наотрез отказывался «участвовать» в компьютерной революции. Не признавал ни модемов, ни компьютеров, ни программ для проверки орфографии. Дома не держал даже проигрывателя для дисков. По словам Хэмилла, Нефф утверждал, что компакт-диски — творение дьявола. Музыку он любил, но только на виниле.

Этот Хэмилл и еще несколько человек подчеркивали, что Нефф всегда пребывал в неизменно хорошем настроении, вплоть до того дня, когда он сдал последнюю колонку, пошел домой, выпил стакан вина и наложил на себя руки. Обозреватель светской хроники «Пост», Лиз Смит, сказала, что перед уходом Нефф посидел с ней в кафетерии, они съели по куску яблочного пирога, ей показалось, что Нефф немного рассеян, но в остальном такой же, как всегда.