Он снял трубку после третьего звонка, голос, конечно, был сонным (не удивительно, правда?), но отнюдь не сердитым. Я рассказал, что со мной проделывают что-то странное. Например, этот эксперимент с пульсирующими огнями. Они сказали, что это тест на эпилепсию, но…

— Я заснул по его ходу, — сказал я, — а когда проснулся, у меня болела голова и думалось с трудом. И знаете, кем я себя в этот момент представлял? Картотекой, в которой кто-то пошуровал.

— Что тебя гнетет, Динк? — спросил мистер Шарптон.

— Я думаю, они меня загипнотизировали, — ответил я.

Последовала короткая пауза.

— Может, и загипнотизировали. Скорее всего.

— Но почему? Зачем? Я делаю все, что они мне говорят, зачем им понадобилось гипнотизировать меня?

— Я не знаю их порядков и процедур, но подозреваю, что они тебя программировали. Вводили большие объемы базовой информации на глубинные уровни сознания, чтобы она не мешала процессу мышления… может, по ходу подрегулировали уникальную особенность твоего организма. Тот же процесс, что и при программировании жесткого диска компьютера. Совершенно безопасный.

— Вы точно это знаете?

— Нет… как я уже и говорил, подготовка и тренировка — не по моей части. Но я кое-кому позвоню, и доктор Уэнтуорт поговорит с тобой. Может, даже извинится. Если дело только в этом, Динк, будь уверен, недоразумение будет улажено. Наши трэнни — штучный товар. Они встречаются слишком редко, чтобы их попусту расстраивать. Что-нибудь еще?

Я задумался и ответил, что нет. Поблагодарил его и положил трубку. С языка едва не сорвалось, что мне, я действительно так думал, дают психотропные средства… чтобы они сняли тоску по дому, но потом решил не грузить его еще и этим. Все-таки часы показывали три ночи, а если мне что-то и давали, то для моего же блага.

12

Доктор Уэнтуорт пришел ко мне на следующий день, в тренировочном лагере он был большой шишкой, и действительно извинился. Говорил со мной очень любезно, мило улыбался, но что-то в выражении его лица подсказало мне, что мистер Шарптон перезвонил ему через две минуты после разговора со мной и крепко взгрел.

Доктор Уэнтуорт повел меня на лужайку за основным зданием, ухоженную, зеленую, и извинился за то, что не полностью держал меня в курсе. Тест на эпилепсию на самом деле был тестом на эпилепсию (одновременно проводилось и трехмерное сканирование мозга), но, поскольку большинство субъектов по ходу впадали в гипнотический сон, они обычно пользовались этим обстоятельством для того, чтобы ввести некоторые «базовые инструкции». В моем случае речь шла об информации о компьютерных программах, которыми мне предстояло пользоваться в Коламбия-Сити. Доктор Уэнтуорт спросил, есть ли у меня еще вопросы. Я солгал, ответив, что нет.

Вам, возможно, мое поведение покажется странным, но это не так. Не забывайте, что я много лет проучился в школе, ушел лишь за три месяца до выпускного вечера. Мне встречались учителя, которых я любил, которых ненавидел, но ни одному я не доверял полностью. Я относился к тем ученикам, которые всегда сидят на галерке, если только учитель не рассаживает учеников в алфавитном порядке, и никогда не принимал участия в дискуссиях, которые проходили в классе. Обычно выдавливал из себя: «А?» — если ко мне обращались, но вытащить из меня ответ на вопрос не удалось бы и раскаленными клещами. Мистер Шарптон оказался единственным из встреченных мною людей, сумевшим проникнуть в мир, где я жил, а доктор Уэнтуорт, с его лысиной и остренькими глазками за маленькими стеклами очков без оправы не был мистером Шарптоном. Я скорее представил бы свиней, улетающих на зиму в южные края, чем себя, доверяющего самое сокровенное этого господину и плачущего у него на плече.

И потом, черт возьми, я не знал, о чем спрашивать. В принципе, в Пеории мне нравилось, меня вдохновляли открывающиеся перспективы: новая работа, новый дом, новый город. В Пеории ко мне все прекрасно относились. И кормили, что надо: мясные рулеты, жареная курица, молочные коктейли, все, что я любил. Ладно, к диагностическим тестам душа у меня не лежала, тем самым, которые проводят специальным датчиком-карандашом, подключенным к компьютеру, иногда я чувствовал себя отупевшим, словно мне что-то подсыпали в картофельное пюре (или перевозбужденным, случалось и такое), и еще дважды, как минимум меня погружали в гипнотический сон. Но что с того? Невелика беда в сравнении с маньяком, смеющимся и ревущим, как гоночная машина, который гоняется за тобой с тележкой для продуктов по автостоянке супермаркета.

13

Полагаю, я должен упомянуть еще об одном телефонном разговоре с мистером Шарптоном. За день до моего второго полета на самолете, на этот раз в Коламбия-Сити, где меня встретил мужчина с ключами от моего нового дома. К тому времени я уже знал об уборщиках, о денежном правиле (начинаешь неделю без единого цента — заканчиваешь неделю без единого цента) и кому звонить, если у меня возникнут проблемы (мелкие проблемы, потому что по крупным следовало звонить непосредственно мистеру Шарптону, который считался моим «смотрящим»). Меня снабдили картами, списком ресторанов, маршрутами к кино-комплексу и торговому центру. Я получил все, кроме самого важного.

— Мистер Шарптон, я не знаю, что делать, — звонил я ему из автомата около кафе. В моей комнате тоже был телефон, но я так нервничал, что не мог сидеть на одном месте, не то, чтобы лежать на кровати. Если они по-прежнему подсыпали мне что-то в еду, в тот день их дерьмо не срабатывало.

— Здесь я тебе помочь ничем не могу, Динк, — с ледяным спокойствием ответил он. — Очень сожалею, но не могу.

— Как это? Вы должны мне помочь! Вы завербовали меня, не так ли?

— Давай рассмотрим гипотетический случай. Допустим, я — президент щедро субсидируемого колледжа. Что такое щедро субсидируемый, ты знаешь?

— В котором денег куры не клюют. Я же не дурак, вы знаете.

— Знаю… извини. Итак, я, президент Шарптон, использую часть имеющихся в моем распоряжении средств, чтобы нанять известного писателя преподавателем литературы, а известного пианиста — музыки. Дает ли мне это право указывать писателю, что писать, а пианисту — что играть?

— Наверное, нет.

— Не наверное, а абсолютно. Но, допустим, такое право у меня бы появилось. Если я сказал бы писателю: «Напишите комедию о том, как Бетси Росс трахалась с Джорджем Вашингтоном». Как думаешь, он бы написал?

Я рассмеялся. Ничего не мог с собой поделать. Умел мистер Шарптон поднимать настроение.

— Возможно. Особенно, если бы вы пообещали ему премию.

— Знаешь, даже если бы он решил сделать приятное президенту колледжа и написал бы эту книгу, скорее всего, получилась бы она очень плохой. Потому что люди творческие далеко не всегда управляют своим талантом. А когда создают лучшие свои творения, вообще не управляют. Просто следуют за ним, закрыв глаза, с криком: «Да-е-е-е-шь!»

— Но какое отношение имеет все это ко мне? Послушайте, мистер Шарптон, я пытаюсь представить себе, что буду делать в Коламбия-Сити, и вижу пустоту. Вы говорили, помогать людям. Улучшать мир. Избавляться от шкиперов браннигэнов. Все это прекрасно, да только я не знаю, как это делается!

— Узнаешь, — ответил он. — Когда придет время, узнаешь.

— Вы говорили, что Уэнтуорт и его парни сфокусируют мой талант. Отточат его. В основном, они только тестировали меня, я даже подумал, что вновь попал в школу. Или все это в моем подсознании? Все на твердом диске?

— Доверься мне, Динк, — ответил он. — Доверься мне и доверься себе.

Я доверился. И доверялся до самого последнего времени. Когда что-то пошло не так. Просто наперекосяк.

Этот чертов Нефф. Все плохое началось с него. И, если уж мне пришлось бы увидеть его фотографию, я бы хотел увидеть ту, на которой он не улыбался.

14

В первую неделю пребывания в Коламбия-Сити я ничего не делал. Абсолютно ничего. Когда появлялись уборщики, я просто уходил в парк, сидел на скамье и мне казалось, что весь мир наблюдает за мной. Когда наступил четверг, то есть пришло время избавляться от лишних денег, я не нашел ничего лучшего, как бросить пятьдесят долларов в мусорорубочную машину. Помните для меня все было внове. Так что вы, наверное, можете представить себе, каким странным казалось мне собственное поведение. Пока я стоял и слушал, как гудит мотор под раковиной, я думал о матери. Если бы она оказалась рядом и увидела, что я делаю, ткнула бы мясницким ножом, чтобы остановить. Я же выбрасывал псу под хвост десять двадцатизначных игр бинго (или двадцать тех, где требовалось полностью закрыть карточку).